От крайности к крайности: Цифровое бессмертие в фантастике

Мечта о бессмертии или жизни после смерти сопровождает человечество с тех пор, как человек осознал конечность своей жизни. Вплоть до XIX-XX веков человечество верило в разнообразные вариации загробной жизни — с ангелами или гуриями, реинкарнацию или вечное шипение на адских сковородах.

Новое время принесло с собой новое понимание бессмертия. Рай и ад отменяются, грехи тоже, но бессмертие по-прежнему формируется поступками человека в земной жизни. Теперь под вечной жизнью подразумевается жизнь в памяти потомков и в продуктах труда.

Развитие компьютерной техники уже в середине XX века позволило писателям допустить возможность электронного бессмертия. (Стоит напомнить, что менее чем веком ранее Достоевский в “Бобке” описывал загробную жизнь как невнятное бормотание полуразложившихся трупов). В рассказе Стругацких “Свечи перед пультом” (1961), входящем в повесть “Полдень. XXII век” Институт биологического кодирования занимается копированием мозга профессора Окады на “кристаллическую квазибиомассу”.

Рассказ Стругацких – достойный представитель своей эпохи. В проекте под названием “Великое Кодирование” занято множество ученых. Запись сознания умирающего Окады ведется чудовищно медленно, во избежание помех в радиусе 20 километров выключены все электрические и электронные приборы, о чем говорит название рассказа; емкости с сознанием занимают целую улицу.

Итак, прежде всего поставим задачу. Дано: комплекс физиологических нейронных состояний (говоря по простому — живой мозг) жестко кодируется по третьей системе Каспаро — Карпова на кристаллическую квазибиомассу. При должной изоляции жесткий код на кристаллической квазибиомассе сохраняется при нормальном уровне шумов весьма долго, — время релаксации кода составляет ориентировочно двенадцать тысяч лет. Времени достаточно. Требуется найти: способ перевода кода биомассы на живой мозг, то бишь на комплекс физиологических функционирующих нейронов в нульсостояниях.

Зданий было много — целая улица. Это были блоки с квазибиомассой, хранилище мозга Окада — двадцать тысяч секторов биомассы, двадцать приземистых зданий с фасадами в три десятка метров, уходящих под почву на шесть этажей.

Естественно, Великое Кодирование осуществляется во имя науки. Перенесенный на электронный “носитель” ум выдающегося океанолога смог бы долго служить людям. Но Окада умирает под самый конец записи — на 98 процентах. Несмотря на неудачу, современники Окады не отчаиваются. Великое Кодирование подвела не техника, не ум, а несовершенное человеческое тело. Эксперимент с Окадой можно считать трамплином к будущим удачным кодированиям.

«На похороны это не похоже!» — подумал Званцев. Он знал, что Окада умер, но в это не верилось. Казалось, что академик просто заснул, только никто пока не знает, как его разбудить. Ничего, узнают. «Девяносто восемь процентов, — подумал он. — Совсем неплохо». Ему было очень странно, что он не испытывал горечи утраты. Горя не было. Он ощущал только что-то вроде недовольства, думая о том, что придется, может быть, еще долго ждать, пока Окада вернется. Как раньше, когда Окада надолго уезжал на материк.

Через шесть лет после публикации “Свеч перед пультом” в США вышел приключенческий роман Клиффорда Саймака “Принцип оборотня”. Он примитивен по сравнению с шедеврами Саймака — “Городом” и “Пересадочной станцией”. Немногие интересные моменты “Принципа оборотня” — атмосферные описания будущего, каким его видели в 60-х — сверкающие небоскребы, летающие автомобили и летающие дома, трансконтинентальные корабли-грузовики. Еще одна вещь, представляющая для нас интерес — описание Банка разумов. Несмотря на то, что “Принцип оборотня” написан хоть и в ту же эпоху, что “Свечи перед пультом”, но в другом обществе, освобожденные от тела разумы давно умерших людей занимаются именно интеллектуальной деятельностью и иногда консультируют потомков.

Я  пишу, что  жизнь  моя заканчивается, и  все  же это  не совсем верно. Жизнь кончается для меня как физического объекта. Однако разум  мой продолжит существование в Хранилище Разумов, один среди  многих, способный функционировать независимо или в сотрудничестве с другими находящимися там разумами в качестве своеобразной консультативной коллегии.

***

Сорок лет спустя цифровое бессмертие представляется совершенно по-другому. В вышедшем в 2006 году романе “Ложная слепота” Питера Уоттса, считающемся образцом современной научной фантастики, вскользь затрагивается тема электронного бессмертия. Мать главного героя не умирает, как герои Стругацких и Саймака, она бежит в облачное хранилище от неудовлетворенности жизнью. В электронных “Небесах” души вольны строить свой собственный рай, куда обитатели земного мира 2082 года допускаются лишь на правах гостей.

В отличие от технологий, описанных у Стругацких и Саймака, у Уоттса тело сохраняется. Правда, хранилища переполнены, и, по слухам, тела “небожителей” усекаются, пока не остается один лишь мозг. Но мозгу уже все равно, ведь он живет в раю.

Случай был особый — последний раз, когда мы могли увидеть ее во плоти. Два месяца ее тело, вместе еще с пятью сотнями новопоступивших в приют, лежало в приемной, доступное для обозрения родственникам. Конечно, контакт оставался иллюзией, как и должен был: оно не могло с нами общаться, но оставалось зримым, плоть его была теплой, а простыни — чистыми и глажеными. Из-под капюшона выглядывала нижняя челюсть Хелен, хотя глаза и уши закрывал шлем. Можно было к ней прикоснуться. Отец часто так и делал. Возможно, некая частичка ее сознания ощущала это.

Тем не менее, в конце концов, кому-нибудь придется захлопнуть гроб и сплавить останки. Место потребуется для новоприбывших. Мы пришли, чтобы провести с матерью последний день. Джим еще раз взял жену за руку. С ней по-прежнему можно будет общаться — в ее мире и на ее условиях, — но к вечеру остов упакуют в хранилище, слишком эффективно утрамбованном, чтобы принимать посетителей из плоти и крови. Нас уверяли, что тело останется в целости: тренировка мышц электростимуляцией, регулярное питание и обогрев плоти. Оболочка всегда будет готова вернуться к работе, если рай вдруг пострадает в некоей непредставимой катастрофе. Все, объясняли нам, обратимо. И все же — так много стало восходящих, а никакие катакомбы не могут расширяться до бесконечности. Ходили слухи о расчленениях, об усечении несущественных частей с течением времени, согласно некоему алгоритму оптимальной упаковки. Быть может, к следующему году от Хелен останется лишь торс, а еще через год — только отрубленная голова. А может, ее тело срежут до самого мозга прежде, чем мы выйдем из здания, да так и оставят ожидать последнего технологического прорыва, который возвестит начало Великой Цифровой Перезаписи.

Мы накинули капюшоны, служившие для невключенных разовыми пропусками, и встретили маму в спартански обставленной гостиной, которую она измышляла для наших встреч. Окон в ее мир не предусматривалось — ни намека на ту утопию, что она создала для себя. Хелен даже не воспользовалась препрограммированными гостевыми средами, созданными для уменьшения неудобства гостей. Мы оказались в безликой бежевой сфере пяти метров в поперечнике. И никого, кроме нее. Возможно, подумал я, в ее представлении такая обстановка не слишком отличается от утопии.

В отличие от наивных картин цифрового бессмертия, облачное бессмертие Уоттса навевает ужас и тоску. Усекновения членов, бегство от реальной жизни, переполненные хранилища — кажется, от светлой веры в прогресс ничего не осталось. Люди массово переселяются в облачные хранилища, чтобы жить и веселиться, независимо от внешних обстоятельств. Никаких проблем, лишений и страданий, лишь утопия.

***

В нашем десятилетии тему цифрового бессмертия подняли создатели сериала “Черное зеркало”, посвященного влиянию технологий на людей. Здесь все гораздо примитивнее, чем у Уоттса. Живописный городок Сан-Джуниперо, расположенный на берегу океана сразу в четырех десятилетиях от 80-х до 2000-х, по большей части населяют мертвецы. Их воплощения кочуют по четырем эпохам, проводя время в клубах и на пляже. Живые могут оставаться в Сан-Джуниперо лишь пять часов в неделю, мертвецы — всю свою загробную жизнь, пока кружки размером с пятак, в которые записано их сознание, мерцают в панели хранилища. Ограниченность тестовой версии заставляет умереть двух влюбленных друг в друга старух, ведь после смерти они наконец-то смогут всегда быть вместе.

В Сан-Джуниперо все довольны. Впрочем, услуге цифрового бессмертия в мире сериала едва ли исполнилось несколько лет. Неизвестно, что будет с обитателями городка через несколько столетий, смогут ли они веками танцевать в клубах. Впрочем, неизвестно, как перенес бы свое бессмертие и профессор Окада, смог ли бы его разум сосредоточиться исключительно на науке, и, не будучи человеком, поспевать за человеческим прогрессом.

Великое Кодирование, Банк разумов, “Небеса”, Сан-Джуниперо — все это крайности. Едва ли человек выдержит многовековое заточение в аквариуме с такими же бессмертными и безынтересными душами. Как бы ни была коротка человеческая жизнь, ее прелесть — в том, что человек внезапно смертен. Это обстоятельство заставляет стараться спешить сделать все намеченное, ведь в любой момент тебя может не стать. Если для мифического Агасфера наказанием стала вечная жизнь среди людей, то каким же кошмаром должна быть вечная жизнь в одиночестве или среди других таких же обитателей электронного чистилища?

Текст: Лев Шевченко

Залишити відповідь

Ваша e-mail адреса не оприлюднюватиметься. Обов’язкові поля позначені *